Анна Бродски-Кроткина С помощью педагогов и писателей отказ от эмпатии в СССР, а потом и в РФ стал гражданской добродетелью
Всем известно, что РФ свои преступления не признает. Поэтому обнародование видео, на которых открыто пытают таджикских мужчин, подозреваемых в теракте в Крокус Сити Холле в Москве, вызвало у многих недоумение. На видео одному задержанному силовики отрезают ухо и заставляют его есть, другого пытают током. На кадрах из суда, куда доставили подозреваемых, видно, что лица их опухли от побоев, а один из них привезен без сознания и с катетером (вероятно, ему отбили почки).
Многие комментаторы предположили, что видео были обнародованы для запугивания потенциальных террористов. Возможно. Но у правящей банды РФ есть и другая повестка — приучать население не испытывать сочувствие, даже когда на их глазах истязают человека. О том как «правильно» нужно реагировать на вид зверского произвола, заявила главная путинская пропагандистка Маргарита Симоньян: «Никогда не ожидала от себя такого, но, когда вижу, как их скрюченными заводят в суд и даже ухо это, чувствую исключительное удовлетворение». А провластный журналист Павел Данилин озвучил прямой запрет на жалость: он заявил, что того, кто будет «вам что-то говорить про несколько синяков и оторвавшееся ухо», можно «смело бить… Иного он не поймет. Да иного и не заслуживает».
Российские пропагандисты похвалили конгрессвумен-республиканку
Угрозы Данилина направлены на небольшую прослойку несогласных. В своем большинстве общество в РФ отнеслось к публичным пыткам так же, как к войне — с безразличием.
Истоки этого безразличия и моральной апатии можно найти в культуре первых десятилетий СССР, во времена, когда советские идеологи мечтали воспитать нового человека с новыми моральными качествами. Советские педагоги-теоретики опирались на идеи английского философа Джона Локка, считавшего, что человек рождается, как чистый лист, и весь его характер и моральные качества обуславливаются воспитанием. Вдохновляясь Локком, советские педагоги хотели создать человека безразличного к личному благу, дисциплинированного и смелого. Трусость же определялась как один из главных пороков. (Современная психология отрицает идею «чистого листа», но признает влияние воспитания и внешних факторов на характер человека.)
О трусости как о зле писали нарком просвещения Анатолий Луначарский и главный советский педагог Антон Макаренко. Но что значит «не быть трусом», они формулировали расплывчато. Тогда к делу призвали Михаила Зощенко — на тот момент самого читаемого в СССР автора. Ему заказали рассказы о юности и детстве Ленина, где он должен был четко сформулировать новую мораль. (Почти все люди, выросшие в СССР, знали из рассказов этого писателя о том, как, например, Ленин в тюрьме съел чернильницу.)
В одном из этих рассказов под названием «Серенький козлик» Зощенко объяснил советским детям, что есть смелость. Рассказ этот сводится к следующему: когда Ленин был маленький, его семья собиралась у рояля и дети вместе пели песни. Но когда дети пели песню про серого козлика, которого съели волки, младший брат Ленина Митя всегда плакал. Маленького Ленина это очень сердило. Но в конце концов Ленин заставил Митю петь про козлика и не плакать. Дети, сказал маленькой Ленин, должны быть смелыми. Смелось Мити в рассказе заключается не в преодолении страха за себя, а в преодолении сострадания. Зощенко, выполняя госзаказ, подмигивает читателю своего круга. Смерть козлика он описывает страшными словами: «Козлик не послушался бабушку — пошел в лес погулять. А там на него напали серые волки, растерзали его, съели». Добавив к песенке образ болезненной смерти козлика, Зощенко оправдывает чувства Мити. Но тем более значима победа Мити над состраданием: «Дети снова запели эту песенку. И Митя храбро спел ее до конца. И только одна слезинка потекла у него по щеке, когда дети заканчивали песенку: «Оставили бабушке рожки да ножки».
Агитвагоны, ложь и глорификация оккупантов: как российская пропаганда пытается спасти весенний призыв
Выполняя заказ сталинского государства, Зощенко, вероятно, опирался на идеи Ницше, видевшего в жалости лишь слабость. Но то, что для Ницше было соблазнительной теорией, для жителей СССР стало ужасной реальностью. Рассказ написан в 1939 году. К этому времени уже арестованы и расстреляны десятки друзей и знакомых Зощенко. Сочувствовать арестованным или их семьям можно было только рискуя собственной жизнью. Сострадание стало самым нежеланным и опасным чувством в стране.
Что же произошло с детьми, выросшими с новыми коммунистическими ценностями? Ответ на вопрос дает известный писатель и политический деятель Эдуард Лимонов. Как относиться к насилию, Лимонов сформулировал особенно ясно в своем романе «Подросток Савенко», вышедшем в Париже в 1983 г. В книге Лимонов вспоминает советское отрочество в Харькове 1950-х годов. (Отец Лимонова был украинец, но Лимонов считал себя русским). В романе описываются два дня, когда 13-летний герой бродит по городу в поисках денег — они ему нужны, чтобы попасть на вечеринку, куда он хочет прийти с девочкой, в которую влюблен. За эти два дня герой выпивает на спор литры алкоголя, принимает участие в драке с обкуренными солдатами, совершает неудачное ограбление столовой. Это типичный «роман воспитания». Герой на глазах взрослеет, кроме хулиганств и драк, он ведет разговоры о музыке, литературе и политике. В конце концов, он получает признание как поэт, когда читает стихи на городском конкурсе поэзии; совершает половой акт; разочаровывается в любви и покидает свой город, который ему стал тесен.
Воспитание получает не только герой романа, но и читатель. В романе тема насилия идет по нарастающей, и к концу романа читатель должен к насилию привыкнуть и принять как должное. В первой части романа, чтобы отомстить девочке за ее «высокомерие», рассказчик с приятелем ловят ее кота и убивают «ударом о стенку», а затем привязывают труп кота к ручке двери в ее квартиру. Реакция девочки на смерть кота спокойно-ироничная. А ее подруга, на удивление, остается с героем в дружеских отношениях. Тема сексуального насилия тоже сначала только упоминается как переданная сплетня, от которой можно отвернуться. Но к концу романа жестокость превращается в цунами. Герой попадает в компанию бандитов, забивающих насмерть случайного прохожего и насилующих двух девушек, которых этот человек провожал домой. Сцены группового изнасилования и убийства героя не ужасают, а возбуждают.
Роман заканчивается на лирической ноте: герой в поезде, он задумчив и открыт будущему. Об убийстве и групповом изнасиловании несколько страниц тому назад речи нет. Не вспоминает он и о том, что насилует перед отъездом свою подругу. Рассказчик Лимонова — это ницшеанский сверхчеловек, о котором Зощенко и мечтать не мог. Герой Лимонова талантливее, смелее и безжалостнее соотечественников, которых он называет «козье племя». Читатель, если он хочет примкнуть к силе, а не к «козьему племени», которым обедают волки, должен присоединиться к рассказчику и так же, как и он, забыть о жалости к жертвам насилия.
