Автор Алексей Кущ экономист, финансовый аналитик

Политическое противостояние в Украине долгое время происходило на базе желеобразной электоральной массы, которая на протяжении не очень непродолжительных политических циклов могла голосовать за политиков с противоположными политическими программами. Более того, некоторые из таких кандидатов и политиками-то не были, а всего лишь искателями власти в качестве наркотика и источника коррупционных рентных доходов.

Один из самых больших парадоксов украинской политики накануне полномасштабной войны — почему Порошенко не стал украинским Пак Чон Хи. Речь идет, конечно, об экономической политике.

Как и Порошенко, Пак Чон Хи пришел к власти после майданной активности населения, хотя ничего общего Пак, как и Порошенко, с активистами уличных протестов не имел. Во внешней политике он также опирался на мощного стратегического союзника — США. Но на этом сходство заканчивается.

В гармоничном политическом развитии государственная идеология (можно назвать более либерально — проект развития, система ценностей) должна отвечать экономической политике. В противном случае это блеф, камуфляж, маска венецианского карнавала, с помощью который политики обманывают своих избирателей.

ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ Госбюджет-2026: власть хочет сократить расходы на экономику

Такой моделью развития у Пак Чон Хи стала теория опоры на собственные силы, или чучхесон (не путать с северокорейским чучхе). В той же внешней политике Пак Чон Хи не ограничивался тесным сотрудничеством с США, а нашел технологического донора из числа вестернизированных стран. Таким донором для Южной Кореи стала Япония.

Итак, на фоне консервативной идеологии в Украине должна была бы появиться похожая, симметричная, экономическая модель развития, направленная на разумный протекционизм, реиндустриализацию, развитие технического образования, науки, производственных инноваций, защиту внутреннего рынка и поддержку сложного экспорта с высоким уровнем добавленной стоимости.

Вместо этого во времена Порошенко никакой политики «опоры на собственные силы» не было. Наоборот, были развернуты многочисленные программы сотрудничества с МВФ (которых Южная Корея, кстати, почти не использовала), а экономика пошла по пути максимального раскрытия — допуск на внутренний рынок импорта по максимальной товарной линейке, деиндустриализация вместо новой промышленной политики, уничтожение технического образования и потеря технологических компетенций. В целом произошло системное падение сложности украинской экономики и уровня добавленной стоимости в структуре экспорта.

Когнитивный диссонанс в структуре украинского пространства смыслов состоял в достаточно потешном сочетании грантовых либералов с «портретом Бандеры на левой груди» и промышленников типа Порошенко, использовавших экономические модели МВФ, которые вели к потере промышленного потенциала страны.

Если вы думаете, что после 2019 года что-то изменилось, то вы не ошибаетесь только в контексте того, что произошедшие изменения только усилили эти противоречия. Приверженцы квазилиберальных моделей стали еще большими приверженцами Степана Андреевича (который, кстати, относился к апологетам экономического национализма, а не либертарианства Хайека), а консервативные политики стали еще более зависимыми от внешних нарративов по формированию экономических моделей развития (еще больше либерального «хардкора», еще больше МВФ).

Сто лет назад у нас уже происходили похожие процессы. Конечно, тогда не было МВФ, но были похожие украинские политики, страдавшие от диссоциативного расстройства политической идентичности.

ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ Bihus: Раскрыта очередная коррупционная схема в энергетике. На этот раз в «Центрэнерго», где Наблюдательный совет возглавляет человек Ермака

Если проанализировать этапность национально-освободительного проекта в Украине в 1917–1921 годах, то можно выделить несколько стадий его развития.

Первый этап — начало реконструкции постимперских структур, которые пронизывают уже сформированный кластер украинской экономики и влияют на профиль новых производительных сил общества.

Потом запуск проекта Национальной реконкисты и ресентимента. Не достигнув успеха в малом, не решив базовых вопросов дальнейшего развития (к которым зачислим отношение общества к ключевым активам и формирование системы перераспределения национального дохода), осуществляются попытки реализовать сразу мегапроекты наподобие границ «від Сяну до Дону».

На втором этапе запускаются процессы деконструкции постимперской кристаллической решетки бывших производительных сил. Поскольку эти силовые поля пронизывают само тело производительных сил, то запуск подобных трансформаций очень быстро перерастает в автоиммунный саморазрушительный процесс.

То есть вместо консолидации внутренних сил общества ради построения национального проекта-кластера происходила его деконструкция, разрушение.

Затем вследствие неудач второго этапа очень быстро произошел переход к авторитарной модели развития, когда военные и квазивоенные (бывшие гражданские, которые стали военными и сделали ставку на военную политическую эстетику) попытались взять власть в свои руки.

Заключительной стадией стала «атаманщина», или «авторитарный анархизм», — причудливый антипод демократического центризма.

Сейчас у нас очень популярно мнение, что в те времена для успеха национального проекта не хватило какой-то мелочи: Центральная Рада не смогла использовать потенциал украинизированных частей на юго-западном фронте, вследствие чего под Крутами не удалось остановить наступление большевиков, либо не объявили всеобщую мобилизацию и т.д.

На самом деле проблема тогда носила системный характер, а тренд к поражению возник на стыке между первой и второй фазами.

ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ «День сурка»: сможет ли украинская экономика расти без откатов

Постимперская реконструкция должна была трансформироваться в общенародный республиканский проект развития, который бы объединил все общество.

Национальный проект должен был не только ответить на вопрос этнического развития, но и решить уравнение с двумя неизвестными: системой распределения национального дохода и моделью отношения общества к базовым активам.

То есть неспособность запустить общенародный республиканский проект кластерного развития и скатывание в иррациональность реконкисты и ресентимента и стали причиной тогдашнего поражения. И это поражение стало неизбежным, диалектическим начиная уже со второй стадии развития национального проекта в те годы.

Наши сегодняшние проблемы тоже являются следствием неспособности перейти от стадии амортизации бывшего потенциала УССР к построению нового республиканского проекта с новой моделью размещения и задействования основных производительных сил.

Одна из причин — очень лакомый кусок бывшего экономического потенциала, еще не распиленный властными элитами в ходе первоначального накопления капитала.

При этом на микроуровне вызревают, как и сто лет назад, разрушительные анархические силы новейшей гайдаматчины. И эту модель анархоэкономики активно поддерживает грантовая часть политического класса — заигрывает с ней и провоцирует к действиям.

«Махно каждому разрешает взять по одной паре всего, сколько нужно, чтобы носить на себе. А кто больше возьмет, то всех расстреливает…».

Это своего рода «махнономика на принципах МВФ» — странный гибрид украинских реалий ХХІ века, когда приверженцы либеральной махнономики одновременно являются и ценителями программ сотрудничества с Международным валютным фондом.

Долгие года мы отчаянно спорили, какая модель экономики формируется в Украине, и, как правило, речь шла о двух основных типах политико-экономических систем: сильном государстве (формате квазигосударственного капитализма) или государстве — «ночном стороже». Постоянные качели между своеобразным этатизмом и минархизмом.

По сути, в Украине пока никто не попытался реализовать третий базовый концепт развития — государство как девелопер экономики и социальной системы.

Что, впрочем, и неудивительно, учитывая, что для этого необходимы глубокая историческая перспектива и преемственность решений власти на протяжении целого ряда политических циклов.