Олег Покальчук
Есть такое понятие «порог крови». Оно о том, насколько человеку/людям/нелюдям легко или сложно преступить грань убийства. Не насилия в широком смысле этого слова. Не публичных призывов в соцсетях кого-то там расстрелять/повесить/посадить на кол. Не в состоянии праведного/неправедного гнева или какого-то другого временного умственного возбуждения. А вот буднично, взять и отнять чью-то жизнь.
Насколько этот «порог» высок или низок в конкретной культуре?
Отношение к смерти — это культурный конструкт, а не биологическая константа. Смерть — зеркало эпохи: ее образы передают социальные, религиозные, психологические трансформации. История смерти — это история индивидуализации, эмоциональной глубины и вытеснения.
Современная культура парадоксальна. Она боится смерти, но вместе с тем ее эстетизирует. Страх смерти начинается с того, что евроатлантическая культура десятилетиями боится называть смерть ее настоящим именем — Россия. Этот страх разлагает культурные ценности нашей небольшой части человечества быстрее, чем глобальное потепление. Потому что абсолютное большинство из восьми миллиардов населения планеты уже не имеет ничего общего с демократией и гуманизмом. И мы не только романтически воспеваем это исчезновение в многочисленных дистопиях, но и пропагандируем способ эгоистической самореализации, в котором не предусмотрено будущее для других. А следовательно, и для себя.






