Виталий Билан
Самый большой, самый современный и самый дорогой в мире авианосец USS Gerald Ford направляется в Карибский бассейн. А президент США Дональд Трамп заявляет, что дни правления венесуэльского президента Николаса Мадуро подходят к концу.
Уже несколько месяцев мы являемся свидетелями методического нагнетания ситуации между США и Венесуэлой, пытаясь отыскать хоть какую-то логику в дислокации американских войск, охоте на лодки в Карибском море, контроверсионных заявлениях «десижн-мейкеров», «сливах» в СМИ «анонимных высокопоставленных чиновников», а также многочисленном самопиаре на этой теме нередко совершенно случайных людей. А после довольно неоднозначных результатов встречи двух главных претендентов на контроль над Каракасом — президента США Дональда Трампа и лидера КНР Си Цзиньпина — вопросов стало еще больше.
Конечно, самый простой подход в таких случаях — свести все к теме нефти или психотипа нынешнего хозяина Белого дома. Но давайте попытаемся осмыслить нынешний венесуэльский кейс более концептуально.
От Рузвельта до Рузвельта
После внешнеполитических дивидендов, полученных США от доктрины Монро, и рождения концепта Manifest destiny (явное предназначение) идея «американской исключительности», а также «божественного права» расширяться по всему континенту и «божественной миссии» нести свободу как в Западном полушарии, так и во всем мире, вот уже почти два столетия красной нитью пронизывает фактически все внешнеполитические шаги Вашингтона.
Различие было только в методах. От идеологии «большой дубинки» (Big Stick ideology), или политики силового вмешательства в Латинской Америке, сформированной первым президентом Рузвельтом — Теодором, до идеологии «политики добрососедства» (Good Neighbor policy), обнародованной тридцать лет спустя вторым президентом Рузвельтом — Франклином.






